История русской цивилизации существенно обеднеет, если исключить из нее старообрядчество. Старообрядцы (по другому – староверы, или, как пренебрежительно именовали их представители официальных государственных и церковных структур, «раскольники») не смирились с церковной реформой середины XVII в., порывавшей, по их мнению, с «древлим благочестием» – верой отцов, с наложением «клятв» на традиционные обряды и богослужебные чины Русской Православной Церкви и замену их другими, в подражание новогреческой практике. Движение за древлее благочестие дало России множество ярких личностей, самобытных мыслителей и обладателей неординарных биографий. Исследования историков, филологов, этнографов выявили весомый вклад старообрядцев как в сохранение русской традиционной культуры, так и в становление отечественной промышленности.
Между тем, современные знания о бытовании старообрядчества на Ростовской земле едва ли соответствуют той роли, которую староверы играли в ее прошлом. Систематическое изучение ростовского старообрядчества имеет смысл начать с выявления мест компактного проживания старообрядческих общин в различное время. Настоящая статья сообщает итоги предварительного исследования одного из старообрядческих микрорегионов уезда – вотчины князей Куракиных
.
Понятие «Кураковщина», обозначенное в заглавии статьи, существует в местной историографии с 1886 г ., когда А.А. Титов издал одноименную книгу. Действие этого «историко-этнографического очерка» начинается на исходе XVIII в., когда князь Степан Борисович Куракин вступил во владение родовой вотчиной в северо-восточной части Ростовского уезда. По полюбовному разделу с братьями ему достались села Семибраты (ныне Макарово) и Гвоздево, деревни Семеновская (ныне Семеновское), Исады (ныне Семибратово), Ломы, Кладовицы, Никольская (ныне Ново-Никольское). Позже к вотчине были присоединены с. Васильково и д. Стрелы.
 |
| Степан Борисович Куракин Портрет работы неизвестного художника к. XVIII - нач. XIX вв. из собрания Третьяковской галереи |
С.Б. Куракин даровал своим крестьянам Устав, который определял механизмы самоуправления вотчины, излагал обязанности ее бурмистра и поверенных от каждого села. А.А. Титов, сообщая о «благоденствии» «кураковцев» по сравнению с окрестными жителями, связывает его с Уставом, по которому вотчина управлялась вплоть до отмены крепостного права. Но разве дело только в Уставе?
Как представляется нам, «благоденствие» Кураковщины – не последствие принятия этого документа, а, скорее, его предпосылка. На эту мысль наводит и другая книга А.А. Титова – «Родные картинки», (1899 г .), в которой прямо отмечается, что большинство кураковских крестьян принадлежало к старообрядчеству, будучи преимущественно безпоповцами федосеевского и поморского согласия. «Да и в настоящее время, – прибавляет автор, – в этой местности еще есть крестьяне, придерживающиеся старой веры». Автор отмечает, что все владельцы Кураковской вотчины, по рассказам крестьян-старообрядцев и запискам современников, были люди «в высшей степени гуманные и в религиозные верования своих подданных не только не вмешивались, но даже и уважали». А.А. Титов (укрывшийся, впрочем, под псевдонимом и, видимо, имевший на то основания), объясняя симпатию Куракиных к староверию, прямо связывает конфессиональный фактор с благосостоянием жителей Кураковщины: «Все старообрядцы жили богато, были трудолюбивы и, конечно, уж гораздо развитее своих православных собратов».
Старообрядцы населяли Кураковщину еще до вступления князя Степана Борисовича в наследство. Московский исследователь М.Ф. Прохоров, основываясь на вотчинных документах третьей четверти XVIII в., отмечал большое количество неженатых и незамужних лиц, что существенно снижало доходы Куракиных. По мнению вотчинных властей, одна из причин частых уклонений от вступления в брак заключалась в принадлежности к расколу, «в коем будучи, многие девки совсем здоровые называют себя увеченными». Исторический сборник «Восемнадцатый век» (1909 г .), изданный на основе архива князей Куракиных, сообщает интересную историю, которую теоретически можно увязать со сведениями, приведенными М.Ф. Прохоровым. 20 февраля 1783 г . бурмистр ростовской вотчины сообщал княгине Александре Ивановне и княжне Аграфене Александровне Куракиным: «По старому обычаю ведется, – писал бурмистр, – изо вдов и девок за просителей в замужество отдавать, и по прошению крестьянина села Гвоздева Ивана Дмитриева, вдовца, для его одиночества выбрали поверенные трех девок; досталось по жеребью того села Гвоздева крестьянина Алексия Иванова дочери его Анне, и отец ея волею не согласился за просителя отдать, и я, ваш раб, оную девку взять велел того села выборному Василью Иванову под караул и приказал того села Гвоздева священника Трифона Прохорова просить вышеписаннаго вдовца на показанной девке обвенчать; и сего февраля 17 дня оную невесту ввели в церковь, которая девка закричала и на пол легла и стала биться, и церковный дьячок Константин Михайлов стал попу говорить, что венчать нельзя, и поп ризы снял и венчать не стали, поехали в Ростов и о том докладывали его высокопреосвященству. И я, нижайший, о том уведав, для справки, сего же февраля 18 дня, поехал в Ростов и ходил к его преосвященству; изволил мне, нижайшему, преосвященнейший говорить: «зачем так принуждаешь силою отдавать и какую власть имешь?» и в том запретил неволею отнюдь не отдавать и не венчать».
В «Родных картинках» А.А. Титов сообщает, что в конце XVIII столетия много кураковских крестьян проживало по торговым делам в Петербурге и некоторые из них служили у санкт-петербургского купца I гильдии Филиппа Фомича Косцова, богатого и крупного торговца екатерининского времени, выдающегося деятеля и «вождя» столичных федосеевцев. В царствование Николая I, когда гонения на староверов возобновились, несколько кураковских крестьян-торговцев было выслано из Петербурга «за явное упорство в принадлежности к федосеевской секте».
Незадолго до описываемых событий репрессиям подвергся один из крестьян Куракиных. В феврале 1826 г в департаменте полиции Российской империи состоялось слушание дело о крестьянине с. Семибраты Иване Сараеве. По засвидетельствованию священника Якова Максимова, в селе «оказалось» 45 безпоповцев обоего пола, из которых семь только недавно «отступили от православной веры». Выяснилось, что крещение и погребение исправляет крестьянин Сараев, 83 лет от роду, уже дважды судимый за крещение детей. Выяснилось, что до сих пор Сараеву удалось избежать наказания за свою деятельность: впервые – за бездоказательностью следствия, второй раз – по амнистии Манифеста 14 августа 1814 г ., с предупреждением «остерегаться впредь подобных дел». Иван признал, что крестит всех желающих, как взрослых, так и детей по просьбе родителей. По осмотру в доме Сараева была найдена моленная комната, «подозрительных людей в оном доме не оказалось». Уголовная палата определила Ивана Сараева, который «нарушил общежитийную тишину и порядок», сослать в Сибирь на поселение «как вреднаго и нетерпимаго в обществе человека». Впрочем, по особому мнению управляющего МВД фон Фока, было решено И. Сараева «удалить в монастырь по усмотрению Духовнаго Начальства с употреблением по силам его в монастырские работы; в прочих же статьях приговор Уголов. Палаты оставить в силе». «Прочими статьями» были: выговор бурмистру Тимофею Досугову и вотчинным крестьянам за необъявление «о сем» и допущение «распространяемому Сараевым злу укорениться», а «укорененным» - «надлежащее увещевание». Иван Сараев был сослан под надзор в пошехонский Андрианов монастырь.
В 1851 г . священник с. Гвоздева П.А. Соколов сообщал члену-корреспонденту Географического Российского общества, протоиерею И.Д. Троицкому: «Раскольники толка безпоповщины здесь как были прежде так и ныне есть, коих ныне числится мужеска пола 5, женска 20 душ». Более тридцати лет спустя, в несравненно более благоприятное для старообрядчества царствование Александра III, А.А. Титов сообщил о том, что жители Гвоздева и соседнего Семеновского «почти поголовно раскольники… Господствующий раскол здесь – Перекрещеванцы» (т.е. безпоповцы, практиковавшие крещение приходивших к ним от «никониан»).
Политика советского правительства в двадцатом веке привела к вытеснению любых проявлений религиозности за периферию повседневной жизни общества. Однако традиции «древлего благочестия» продолжали потаенно сохраняться в отдельных общинах. Об этом свидетельствуют и воспоминания старожилов указанных деревень, записанные руководителем этнографической экспедиции Ростовского музея А.В. Киселевым.
В 1975 г . археографическая экспедиция МГУ в с. Сепыч (Пермская обл. Верещагинский р-н) получила от И.И. Плотниковой, староверки поморского согласия, Минею. Дарственная запись удостоверяла в том, что эта книга – вклад XVII в. Ф.В. Сицкой в ц. Воскресения с. Гвоздево. Таким образом, за тысячу километров от родины староверы сохранили старопечатную книгу. (Любопытно, что в этой местности существовала деревня Семибратово, от которой ныне осталось только урочище).
Интересные находки случались и на территории Кураковщины. По словам одного из местных «любителей старины», еще в конце девяностых годов в деревнях в изобилии встречалось медное литье. Примерно в это же время в Ростовский музей от жителя п. Семибратово поступил рукописный старообрядческий сборник – Цветник XVIII в. Владельческие записи свидетельствуют, что рукопись в 1832 г . принадлежала крестьянину д. Полежаево Кузьме Митричу Лобову, а в 1867 г . крестьянину д. Исады Ивану Ивановичу Голявину.
Кураковщина и другие «старообрядческие провинции» Ростовского уезда нуждаются в дальнейшем изучении. Привлечение официальной статистики (исповедные росписи, клировые рапорты и т.д.) позволит получить хотя бы самое приблизительное представление о территории расселения и численности старообрядческих общин; в перспективе возможно и конфессиональное картографирование Ростовского уезда. Выявляя в различных источниках династии старообрядцев, прослеживая их судьбы, можно прийти к объективной оценке роли старообрядчества в истории края.
Олег Непоспехов.
Автор приносит благодарность угличскому исследователю И.В. Сагнаку.
Комментариев нет:
Отправить комментарий